20.04.2024

“О слезы на глазах!…”

1

О слезы на глазах!

Плач гнева и любви!

О, Чехия в слезах!

Испания в крови!

О слезы на глазах! – клич-плач лирического Я (жанр плачей в мировой литературе, начиная с Др. Египта и шумерских плачей, известен в бытовой народной поэзии, как лирико-драматическая импровизация в стихах; см. плач Ярославны в древне-русской литературе «Слово о полку Игореве»; во время Второй мировой войны пережил ренессанс в плачах остарбайтеров; сейчас – традиционный бретонский жанр gwerz (англ.) (причитания) и традиционные для gwerz темы: несправедливость, болезни и смерть).

 

Плач гнева и любви! – жанр плача называется прямо; учитывая  ранее декларированную непоколебимость привязанности лирического Я М.Ц. к Германии (см. «Германии» 1914 г., в период Первой мировой войны), – здесь трудно сказать, что гнев адресован Германии, а любовь Чехии и Испании. Можно предположить, что лирическое Я знакомо со всей «закулисной» ситуацией аннексии Чехии Германией и Польшей и гнев в равной мере адресован Третьему Рейху, предательской политике чешского президента Эмиля Гаха, испанского диктатора генерала Франко и польских властей. Любовь же – народам этих стран, страдающим и платящим своими жизнями.

 

О, Чехия в слезах!

Испания в крови! – плакальщицей оказывается не только лирическое Я, а целые страны/народы (Чехия, кровавые слезы Испании). Слезы действительно более подходят по семантике образа «хрустальной» Чехии (Богемский хрусталь, стекло), тогда как кровь – яростной южной Испании, стране красной земли и тореадоров

 

4 восклицательных конструкции служат передаче высоты и силы эмоции лирического Я.

Ср. «Германии» 1 декабря 1914 г., написанное в Москве.

Ты миру отдана на травлю,
И счета нет твоим врагам,
Ну, как же я тебя оставлю?
Ну, как же я тебя предам?

И где возьму благоразумье:
«За око — око, кровь — за кровь», —
Германия — мое безумье!
Германия — моя любовь!

Ну, как же я тебя покину,
Моя германская звезда,
Когда любить наполовину
Я не научена, — когда, —

— От песенок твоих в восторге —
Не слышу лейтенантских шпор,

Когда меня не душит злоба
На Кайзера взлетевший ус,
Когда в влюбленности до гроба
Тебе, Германия, клянусь.

Нет ни волшебней, ни премудрей
Тебя, благоуханный край,
Где чешет золотые кудри
Над вечным Рейном — Лорелей.

О, черная гора,

Затмившая весь свет!

Пора — пора — пора

Творцу вернуть билет.

Черная гора – ср. «Поэма горы» М.Ц. (Игра слов «горЕ» – «гОре», горе как гора, тень горы на земле; горе горой на плечах – которую не стряхнуть).

Вздрогнешь — и горы с плеч,
И душа — горе́.
Дай мне о го́ре спеть:
О моей горе́.

Чёрной ни днесь, ни впредь
Не заткну дыры.
Дай мне о го́ре спеть
На верху горы.

Та гора была, как горб.

Атласа, титана стонущего…

Гора в «Поэме горы» — Петршин-холм в Праге. Цветаева называла её Смиховским холмом — от района Смихов, где она жила осенью 1923 года. Образ горы всегда связан в творчестве Цветаевой с высотой, огромностью, лавинностью чувств и с величием самого человека. Понятие «горы» как части природы, земли, по которой Цветаева, «рождённый пешеход», любила ходить, она противопоставляла морю, которого не любила. В творческом же сознании поэта оба понятия, символизируясь, приобретали полярный смысл: «Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: море, любовь, — пишет она Пастернаку 25 мая 1926 г. — Океан, как монарх, как алмаз: слышит только того, кто его не поёт. А горы благодарны (божественны)». Гора — «верх земли и низ неба, — пишет она другому корреспонденту. — Гора — в небе».

 

Творцу вернуть билет. — Сравните слова Ивана Карамазова из романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» (ч. II, кн. V, гл. «Бунт»). Не принимая концепции о будущей мировой гармонии, которая достигается ценой огромных страданий, Иван говорит: «Свой билет на вход спешу возвратить обратно».

О, черная гора, – учитывая исторический контекст стихотворения, можно предположить, что речь идет о «горе» Третьего Рейха (нацизма). Метафора горы не случайна и уже присутствовала в «Поэме горы» (январь-февраль 1924 г., декабрь 1939 г.), только в тексте 1939 г. гора чернеет, как бы опрокидываясь с высот в свою собственную тень и вырастая как тень – вниз, ползком, а не как реальная гора. Гора как дыра, вулкан, забрасывающий горящей чернеющей при остывании лавой и пеплом весь свет (темнеет при извержении вулкана из-за его выбросов).

Черная гора – также возможно прочтение как горной добычи, которая с 1939 г. до 1944 г. выросла в Чехии на 18% (добыча руд и полезных ископаемых – одна из причин интереса Германии и Польши к Чехии и ее аннексии). Жажда наживы затмила свет разума.

 

Затмившая весь свет! – свет как а) антоним тьмы б) высший свет, интеллигенция (именно ее преследовали нацисты, едва придя к власти в Чехии)  в) свет разума (тьма безумия, устойчивое сочетание «затмить разум»)  г) синоним мира (Европы)

 

Пора — пора — пора – троекратное повторение словоформы как а) открещивание б) возможно, разные части речи (пора – им.сущ., пора – наречие) в) звукопись п-р – звук перестука колес, звук автоматной очереди. Пора в дорогу на битву?

 

Творцу вернуть билет. – пора в смерть, в иной, лучший мир, добровольно – по своей воле, пока и ее не затмила черная гора. Идея самоубийства, хода из бытия в небытие богоборчества, бунта.

В подтексте присутствует также тема заката – Европы, мира и конца лирического Я (возвращение билета Творцу – как смерть, с возможностью обобщения – не только лирического Я, но всего мыслящего человечества). Призыв к отказу от жизни в мире «под тенью черной горы»

Отказываюсь — быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь — жить.

С волками площадей

Отказываюсь — быть. – лирическое Я акцентирует внимание на том, что ее отказ абсолютен и окончателен, реализуется на уровне и быта и бытия (быть, а не жить, так как назвать это жизнью нельзя; а быть неприемлем).

Далее повторы синтаксической конструкции отказа (3х полный повтор – с тире, 1х повтор – без тире) усиливая, конкретизируют, от чего именно отказывается лирическая героиня: жить, выть, и с варьированием синтаксической конструкции – плыть (перемещение знака тире подчеркивает наречие направления сплава – вниз).

Анафора «отказываюсь» (4х) подчеркивает, что декларируемый выбор сделан самим лирическим Я.

 

В Бедламе нелюдей – в сумасшедшем доме с существами, потерявшими человеческий облик (далее – уподобившимися или представляющими себя волками и акулами, хищниками, питающимися падалью, агрессорам); благодаря позиции в тексте строфы в равной мере относимо и к 1 строке (см. звукопись быть в Бедламе) и к 3 строке (см. синтаксическую конструкцию, после «быть» – точка). То же самое происходит и со строкой «С волками площадей».

Быть, выть, плыть – т.е. существовать по новым нечеловеческим, сумасшедшим законам и правила как живому существу, как человеку с даром слова. И во всех стихиях (земля, воздух, вода).

Бедлам – Бедла́м (англ. Bedlam от англ. Bethlem Royal Hospital) — госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне. Название Бедлам стало именем нарицательным, вначале — синонимом сумасшедшего дома, а позже — словом для обозначения крайней неразберихи и беспорядка из-за творившегося там в XVI веке беспорядка.


"О слезы на глазах!..."

Сцена в Бетлеемской больнице. Цикл Уильяма Хогарта «Карьера мота», гравюра 8. XVIII век

Отказываюсь — выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть

Вниз — по теченью спин.

Выть с волками – ср. пословицу «с волками жить – по волчьи выть»; Плыть по течению (спин вниз) – ср. поговорку «плыть по течению». Отказ жить обусловлен последующим нежеланием быть как все (не выть с волками – значит не жить с ними; не плыть по течению – значит плыть против, вопреки всем). Лирическое Я выступает против конформизма, считая его предательством собственной сути человека разумного.

 

Волки площадей – лесной и степной волк как животное стаи здесь превращается в стадное существо, не просто воющее, а подвывающее, демонстрирующее свою покорность вожаку. Аллюзия на манифестации поддержки Гитлера в ряде стран Европы и на толпы, собиравшиеся слушать Гитлера и его свиту-стаю, их выкрики (Хайль!), напоминавшие вой. Дуалистичность образа: а) волки на площади, на открытом пространстве оказываются и остаются, если их обложили охотники с флажками, волки не любят открытых пространств; то есть волки площадей воют не своими голосами, не по своей воле, а по указанию охотников ради сохранения своей жизни; б) волки воют от голода, от чувства опасности; люди – оплакивая кого- или что-либо; так что здесь возможно прочтение как оплакивание прежней Европы, до нацизма, прощание с ней.

Лирическое Я отказывается присоединиться к ним даже из чувства собственного самосохранения. Ей проще «не быть», чем принять навязываемый миропорядок.

 

Вниз — по теченью спин. – по спинам, по хребтам (захребетное, потребительское существование), по головам (ломая хребты) возможно только движение вниз (к аморальности, к безнравственности), – вопреки бытующим представлениям о подъеме таким путем к вершинам власти. Если даже к вершинам, но вершины эти в опрокинутом мире – внизу, в катере вулкана (см. тема тени горы, перевернутой, горы наоборот).

 

Карнавализация (мир наоборот, см. М. Бахтин; театр военных действий – тот же театр, как и вся наша жизнь) может быть вычитана из совмещения образов Бедлама и волков и акул: не настоящие волки и акулы, а маски, подделки (подчеркнуто волки площадей, акулы равнин – то есть места, где этих хищников априори не встретишь, не естественные для них среды обитания). Значит, НЕ волки, а их тени, подобия на площадях; НЕ акулы, а пародии на них. Ср. акулы бизнеса, волчьи хвосты у опричников.

"О слезы на глазах!..."

Опричник Ивана Грозного

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один — отказ.

Ср. А.С. Пушкин «Пророк» (1826 г.)

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.

И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

В 1939 г. сочетание «безумный мир» еще не было фразеологизованным. В широкий обиход оно вошло после американского фильма (в СССР в 1965 г.) «Этот безумный, безумный, безумный мир»

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз. – аллюзия/интертекст к «Пророку» А.С. Пушкина. Лирическое Я отказывается от божественного дара – слова, творчества, от самой сущности поэта (от бытия себя как поэта, то есть речь в предыдущих строфах и далее не об отказе жить вообще, а об отказе творить, о принятии обета молчания лирическим Я-поэтом). Лирическое Я отказывается видеть и воспевать происходящее так, как того хотели бы «волки площадей» и «акулы равнин», правители, политики.

Тема дыры (норы для пряток, провала) – развитие темы черной перевернутой горы

 

На твой безумный мир – «ты» с маленькой буквы (снижение образа Творца, допустившего происходящее в мире?). Безумный мир – твой, не мой, не человеческий – перенесение ответственности за происходящее на высшие силы? Или все же «ты» – лирическое ТЫ – не Бог, а человек, допустивший (попустительство) или даже инициировавший всемирное сумасшествие? Гитлер – хозяин и творец мира Второй мировой войны?

 

Ответ один — отказ. – из «отказываюсь» (4х, форма 1 лица ед.ч.) в конце формируется «отказ» (абстрактное краткое им.сущ.). Решение из индивидуального (лирического Я) становится как бы всеобщим, массовым (единственно возможный ответ на происходящее со стороны человека разумного – это отказ). Один – и как единственный, и как единогласный.

Жанр – плач (адресат лирического Я – Творец мира периода начала Второй мировой войны, в подтексте – политика как жажда наживы); гражданская лирика.

Композиция: 1 строфа зачин, 2 строфа завязка, 3-4 строфы собственно развитие идеи и кульминация, 1-2 строки 5 строфы – развязка, 3-4 строки – эпилог.

15 марта – 11 мая 1939 г.

«Стихи к Чехии» – 8

Строфа, не вошедшая в окончательный текст:

И заживо — зажав,
Отказываюсь жить,
Кровинки не отдав…
Словца не проронив.

Первым этапом оккупации Чехословакии нацистской Германией перед Второй мировой войной стала аннексия Судетской области, осуществлённая с 1 по 10 октября 1938 года в соответствии с Мюнхенским соглашением между Великобританией, Францией, Германией и Италией. Воспользовавшись численным и военным преимуществом, Германия аннексировала Судеты, на 90 % населённые немцами. 21 сентября 1938 года, в самый разгар Судетского кризиса, Польша предъявила Чехословакии ультиматум о «возвращении» им Тешинской области, где проживало 80 тыс. поляков и 120 тыс. чехов. 30 сентября 1938 года, в день подписания Мюнхенского соглашения, Польша направила Праге очередной ультиматум и, одновременно с немецкими войсками, ввела свою армию в Тешинскую область.

3 декабря 1938 года был заключён секретный договор с Чехословакией, согласно которому она не могла «держать укрепления и заграждения на границе с Германией»

14 марта 1939 года Гитлер вызвал чехословацкого президента Эмиля Гаху в Берлин и предложил ему принять германский протекторат. Гаха согласился на это, и германская армия вошла в страну, практически без какого-либо сопротивления. Единственную попытку организованного вооружённого отпора предприняла рота капитана Карела Павлика в городе Мистек.

15 марта 1939 года личным указом Гитлера Богемия и Моравия были объявлены протекторатом Германии. Главой исполнительной власти протектората был назначаемый фюрером рейхспротектор (нем. Reichsprotektor). Существовал также формальный пост президента протектората, который всё его существование занимал Эмиль Гаха. Личный состав отделов, аналогичных министерствам, был укомплектован должностными лицами из Германии.

В марте 1939 года более 2 тыс. золотых слитков стоимостью 5,6 млн фунтов стерлингов, находившихся в Лондоне, было передано со счета Национального банка Чехословакии на счет в Банке международных расчетов (Bank for International Settlements), управляемый от имени Рейхсбанка.