28.03.2024

“Я входил вместо дикого зверя в клетку…”

1
"Я входил вместо дикого зверя в клетку..."

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.

Лирическое Я в данном стихотворении легко идентифицируемо с автобиографическим Я самого поэта (см. периоды и эпохи его биографии):

Я входил вместо дикого зверя в клетку – возможно, имеется в виду не только собственно тюремное заключение (камера), как принято трактовать эту строку в анализах творчества поэта, но и: 1) аллюзия к гладиаторским боям (Древний Рим и Древняя Греция – сквозные темы в поэтике Бродского), причем лирическое Я – гладиатор, загнанный, но не сломленный, не ставший внутренне рабом человек; 2) аллюзия к решетках на окнах тюрьмы и психиатрических больниц – мест, где в СССР укрощали не-верноподанных, диких, не ручных зверей 3) аллюзия к судебному заседанию, во время которого подсудимый размещается в специально выделенном «загоне» (иногда отделенном от зала не только барьером, но и прутьями клетки).  Причем, первый и третий вариант как сумма смыслов кажется наиболее близким к истине стиха.

Дикий зверь – свободолюбивый, не прирученный, является в данном тексте отражением сущности лирического Я (синонимично гладиатору). Биографично и – «входил» – многократность (февраль и март 1964 г., несколько судебных заседаний, несколько психиатрических больниц – в Москве и Ленинграде) и безысходность (нет выхода).

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке – 1964-1965 гг., полтора года ссылки в Коношский район Архангельской области, в деревне Норинская; этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными (см. «кликуху» – жаргонизм, равно как традиция выжигать на стенах барака срок приговора). Срок и кликуха –  антонимы самоопределения личности (срок отмеряют другие, вышестоящие; кличку дают также иные, и иным – животным, по мнению многих людей, стоящим ниже на лестнице бытия).

жил у моря – работал после школы в т.ч. матросом на маяке, в геологических экспедициях на Белом море; жил в Ленинграде – на Балтике … И в то же время здесь море – как антоним бараку, символ бесконечного пространства и свободы; жил у границы свободы (море как непреодолимая преграда к свободе и в то же время символ свободы).

играл в рулетку – возможно как в прямом смысле, так и в контексте биографии Бродского «русская рулетка», игра со смертью; поэт пытался покончить жизнь самоубийством из-за разрыва с гражданской женой и общей ситуации неприятия происходящего вокруг него. Кроме того, рулетка – это вызов судьбе, надежда на «авось», на случай (ср. судьбу Ф.М. Достоевского и др. представителей интеллигенции 19 в.)

обедал черт знает с кем во фраке – кроме прямого значения (присутствовать на торжественных обедах/приемах во фраке, где фрак как на лирическом Я, так и на его визави), возможна аллюзия на «обед с чертом, одетым во фрак» (ср. прием у Воланда в романе «Мастер и Маргарита»); и в то же время – замещение лица, индивидуальной внешности человека – фраком, обезличивающий маскарад, происходящий вокруг лирического Я.

С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.

С высоты ледника я озирал полмира – биографически – объездил и обошел полмира: работал матросом на маяке, принимал участие в длительных геологических экспедициях на севере, Белом море, Восточной Сибири, Северной Якутии. Почему здесь только визуальное восприятие с одной точки? Эта строка «расширяет/поднимает» мир лирического Я на высоту горного хребта (Тянь-Шаня); и в то же время дает аллюзию к Врубелевскому «Демону сидящему», 1890 г. (озирающему земной смертный мир с ледяных горных высот и делающему выбор между вечностью и преходящестью в пользу бренного, но эмоционально насыщенного земного бытия).

"Я входил вместо дикого зверя в клетку..."

Трижды тонул – летом 1960го во время путешествия на Тянь-Шань тонул дважды, переходя горную реку и пытаясь пройти под скалой. Третий раз в биографиях не обнаружен (не упомянут).

дважды бывал распорот – 1964 г., когда сам вскрыл себе вены; 1978 г. – операция в США на сердце.

Бросил страну, что меня вскормила – в 1972 г. из предложенных КГБ вариантов преследования в стране или отбытия из страны выбрал второе. Но здесь явно слышится интонация «порицавших» его остающихся верноподанных советских граждан («укусил вскормившую руку»).

Из забывших меня можно составить город – город Ленинград, оставшийся в его прошлом; забывшие – отказавшиеся от него ради собственного спокойствия и благополучия; интересна словоформа «составить» – как из шахматных или шашечных фигурок, марионеток (забвение было актом подневольным, требованием системы государства).

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна – Северный Казахстан?; гунны (см. Википедию) воспринимаются как свободный, кочевой народ (слонялся – не находил себе места, бродил бесцельно там, где некогда кочевали и сражались за новые земли завоеватели-гунны). Лирическому Я чужды порывы к завоеваниям, владению, обладанию, но необходима свобода.

"Я входил вместо дикого зверя в клетку..."

надевал на себя что сызнова входит в моду – телогрейка/ватник; лирическое Я словно опережает моду, становясь ее законодателем. Можно прочесть как вернувшаяся мода в СССР 1980х гг. на ссылки инакомыслящих (и он лишь один, первый из многих, см. судьбы Д.Сахарова и его жены); как вынужденная мода на ватники в среде интеллигенции, отправляемой из институтов «на картошку» (неоправданное и нецелевое расточительство умов).

"Я входил вместо дикого зверя в клетку..."

сеял рожь, покрывал черной толью гумна – если в отношении черной толи (обычно в форме муж.рода – толь) возникает вопрос лишь к форме рода (в 1964-65 гг. в ссылке Бродский работал кровельщиком), то в биографии поэта мы не нашли воспоминания о работе сеятелем (1964-65 – работает разнорабочим, пастухом, кровельщиком, бондарем, возницей и грузчиком). Можно предположить, что в этой строке прослеживается образно «путь зерна» (посеянного лирическим Я, поэтом в души окружающих его людей): от момента попадания в почву до жатвы и складирования (на время, до лучших времен) в заботливо изолированные от внешнего мира, его негативного воздействия «гумна». И тогда возможно двоякое прочтение: лирическое Я оберегая, изолирует зерна урожая со своих посевов от воздействия современности в СССР или – кто-то враждебный изолирует посеянную и собранную им пищу от народа. Толь – сделанный и прочного картона, со специальной пропиткой кровельный материал (картон – бумага, черное – чернила, тушь), употребляемый для изоляции.

и не пил только сухую воду – в значении испил всё, испытал всё, что только возможно/выпить сухую воду нельзя, так как это порошок (ср. Б. Пастернака в тетрадке стихов доктора Живаго монолог Христа, «Моление о чаше» «…Если только можно, Авва, Отче, Чашу эту мимо пронеси»). Интересно, что сухая вода, известная под названием Novek 1230, была открыта еще в 1968 г., но не была востребована (вода, смешанная с кремнием). Многие, анализируя данный текст, говорят о пристрастии поколения 1940х в период «оттепели» и затем «стагнации» к кухонным посиделкам, сдабриваемым значительным количеством спиртного. Но здесь речь явно и об испитой до дна чаше страданий (см. Моление о чаше (Гефсиманское моление) — молитва Иисуса Христа в Гефсиманском саду … Первый раз Он молился об отвращении от Него чаши страданий — «да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты»).

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя – сны – как единственное пространство, контролируемое если не самим человеком, то его подсознанием. Лирическое Я впускает в них «вороненый зрачок конвоя» – совершенно лишаясь свободы – даже в пространстве ночи и сна; сон не приносит отдыха и успокоения. Строка – о беспредельной несвободе личности в СССР, коснувшейся даже ее естественных природных проявлений как сон, дыхание, мышление.

Вороненый – обычно о «зрачке» дула пистолета или о «воронке»/машине сталинских репрессий (страх/ожидание казни, смерти, расстрела подобно Гумилеву и Мандельштаму?)

Узость точки и круга зрения «сторожей», наблюдателей.

"Я входил вместо дикого зверя в клетку..."

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок – диссонирующая с привычным строем стихотворной речи, но вполне вписывающаяся в данный текст наравне с «кликухой» и «бараком» словоформа «жрал»; вызывает ощущение еды взахлеб, давления (давиться пищей, есть ее под давлением). И в то же время отзвук 5 и 7 хлебов Иисуса Христа и божественной манны небесной – спасения от голода в безвыходной ситуации (ср. 40 лет Моисей в пустыне, исход из Египта по пути в землю обетованную – и 40летие Бродского, к которому написано это автобиографическое стихотворение).

Лирическое Я вкусило хлеб изгнания под давление жизни до конца, до предела (не голод, а именно окончательность и безвозвратность  изгнания, эмиграции – в неоставленьи корок/некому, не для кого оставлять, так как семью СССР не выпустило за границу).

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя – почему отказ от воя? Вой – плач, стенания и жалобы, проявление слабости и предельного отчаяния в русской культурной традиции (воют бабы по мертвым, по уходящим на войну, оплакивая их заранее). Лирическое Я не позволяло себе проявлений слабости, сломленности духа, синонимичных гибели его сущности как индивидуума. Не вой – констатация несломленности внешними обстоятельствами, силы духа, мужского начала, волевой личности.

Не позволяет себе стать одним из толпы (волчий вой стаи), а индивидуума вне толпы (не подвывающего сильным мира сего).

перешел на шепот  – шепот от усталости, перенапряженья связок иными звуками? Или из-за произнесения запретных истин? Или оттого, что шепчущего лучше расслышат, поскольку станут прислушиваться? (жизненная мудрость). Здесь лирическое Я оформляет в звуковом противоречии воя (толпы) и своего шепота то, что Бродский обозначил в своей Нобелевской речи: «Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной
роли предпочитавшего…»(он отказывался от активного участия в политической жизни и дебатах как в СССР, так и за рубежом). И далее: «Если искусство чему-то и учит (и художника — в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней — и наиболее буквальной — формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности — превращая его из общественного животного в
личность». Шёпотом говорят с друзьями, близкими, находящимися рядом; о своем, внутреннем частном. На родном языке в кругу иноязычия, в эмиграции.

Теперь мне сорок – как некая рубежная дата, веха на пути, подталкивающая к переосмыслению прошлого.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной – 14 февраля 1964 г. у Бродского случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени он постоянно страдал стенокардией, напоминавшей ему о возможной близкой смерти. (Ср. «Здравствуй, моё старение!» – написанное в 33 года, возраст Христа).

Только с горем я чувствую солидарность. – эта строка позволяет немного иначе взглянуть на предшествующую: жизнь оказалась/кажется длинной, когда она несчастлива (счастливые дни пролетают незаметно). И в то же время слово-знак именно 1980 г. «солидарность» (см. Польша, профсоюзное антикоммунистическое движение «Solidarność»; созданное в результате массового забастовочного движения августа—сентября 1980 года.) возвращает нас к позиции поэта как НЕучастника общественно-политической жизни (он не солидарен ни с кем и ни с чем, он сочувствует только индивидуальному человеческому горю, но не партиям и не их противникам; он готов сопереживать, эмоционально, но не деятельностно вмешиваться в происходящее – ср. «Письма римскому другу» Бродского).

Но пока мне рот не забили глиной, – смерть рассматривается как ее следствие (похороны), осуществляемое внешними по отношению к лирическому Я силами (другими, забивающими его рот глиной, ибо не удалось забить ничем иным – ни клеветой, ни наветом, ни угрозами).
из него раздаваться будет лишь благодарность – благодарность судьбе? Богу? Благодарность – как антоним хулы и проклятий, раздающихся из других ртов?

Глагол «раздаваться» – прочитывается как раздача, раздаривание, дарение благ (раз-даваться, благо-дар-ность); раздаривание себя/своего голоса всем – от лирического Я, владеющего даром слова (русской речи).