Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
Начало стихотворения «Воротишься на родину. Ну что ж…» является «языковым ключом», позволяющим нам вслед за лирическим ТЫ и его собеседником (не названным в тексте, но прочитываемом в глагольных формах) войти в художественное пространство и время.
Возвращающийся человек – изменился по сравнению с собой до отъезда, собой прошлым, это новый человек в новых обстоятельствах. Его никто не ждет (никто не готовит ужин и ужинать ему придется одному, без семьи и друзей – «себе на ужин»), то есть тема одиночества в большом мире, среди людей (вроде бы знакомых, так как это «родина», «дом»).
Время – всегда (когда бы ни воротился) и пока никогда, так как в будущем (пока не воротился), пространство – везде; и лирическое ТЫ оказывается в обобщенно-личной форме (воротишься) одним из многих, оказывающихся в подобной ситуации возвращения в ненужность.
Это – о невозможности войти дважды в ту же воду (у Бродского в «Вертумн» – о невозможности даже для Бога войти в одно и то же облако). Город иной, люди – другие, прошлого нет, возвращения не существует. Это начало нового пути.
У читателя возникает ощущение, что лирическое ТЫ ведет разговор с иронично-со-бытийно (как сама жизнь) настроенным собеседником. И все стихотворение, особенно же его первая часть (до «И слава Богу».) – монолог этого нигилиста (дьявола, склоняющего к невозвращению? См. диалог Мефистофеля с Фаустом в «Фауст» И.Ф. Гёте и ср. стиль речи кота Бегемота, спутника Воланда)
Причем, все описываемое – гипотетично, так как пока в реальности не свершилось. Но это гипотетичность -пословиц и поговорок (см. форму повторяющихся глаголов «воротишься»). Оно необъективно для единичного ТЫ, так как еще для него не свершилось; но объективировано историческим опытом народа для массового ТЫ (все возвращающиеся).
Речь идет о возвращении из путешествия по большой Родине на родину малую (из СССР в Ленинград, из неизвестности в узнаваемость).
Кому теперь в друзья ты попадешь? – попасть можно впросак, можно в сети, в лапы к врагу, в аварию, в неудобное положение. Но «в друзья»? Критики считают, что: «Это означает, что лирический герой пассивен, он не выбирает этих друзей, да и друзья ли они в самом деле? Или это просто очередные ненужные и праздные знакомства, по инерции называемые дружбой?»
Однако, возможно и иное прочтение: «попадешь» как в ловушку, волею некой тайной силы (в затексте КГБ или любая другая тайная, серая власть), которая тебя причислит к «друзьям» неудобных, инакомыслящих и иначе действующих личностей. И ты будешь наравне с ними за эту инакость подозреваться и наказываться. КГБ в роли «судьбы» в СССР – затекст ряда произведений Бродского.
Если обратиться к собственной биографии поэта, то вторая трактовка кажется более близкой к реальности: – Во время поездки в Самарканд в конце дек. 1960 года Бродский и его друг, бывший лётчик Олег Шахматов, рассматривали план захвата самолёта, чтобы улететь за границу, в Иран. Но на это они не решились. Шахматов был арестован за незаконное хранение оружия и сообщил в КГБ об этом плане, а также о другом своём друге, Александре Уманском, и его «антисоветской» рукописи, которую Шахматов и Бродский пытались передать случайно встреченному американцу. В 1962 г. – арест Бродского и 2 дня во внутренней тюрьме КГБ.
Первая строка: формально и тематически накладывается на фрагмент фразы главного героя пьесы Грибоедова, которая, в свою очередь, указывает на включение грибоедовского текста в литературную традицию: «Когда постранствуешь, воротишься домой, // И дым Отечества нам сладок и приятен (Гомер–Овидий–Державин)» = «Воротишься на родину. Ну что ж…». Сам выбор и Грибоедовым, и Бродским глагола «воротиться» из синонимического ряда «вернуться, возвратиться, воротиться» не случаен, поскольку определяет разговорный тон, т.е. создает иллюзию разговора.
Текстуальное «наложение» задается совмещенной с темой странствий темой одиночества, формальным выражением которой становится синтаксическая конструкция с глаголом 2-го лица, прочитывающаяся и как определенно-личная, и как обобщенно-личная.
Также перекликается как по настроению, так и по смыслам/интертексту с лермонтовским «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг – Такая пустая и глупая шутка» («И скучно, и грустно»)
В чем причина выбора Бродским именно словоформы «воротишься» х 2 – а не вернешься, возвратишься? Можно предположить, что здесь наиболее «привлекательным» оказывается полногласие корня –ворот-. У читателя ассоциирующееся с поворотом не только лирического ТЫ/Я в пространстве (чтобы начать возвращение, нужно повернуть назад или хотя бы обернуться); но и с поворотом в судьбе (переворотом судьбы), попыткой войти еще раз в ту же воду (что, как известно, невозможно, ибо все течет и меняется, и все для вернувшегося будет вновь). С поворотом колеса жизни – и тогда возвращение может рассматриваться и как новое рождение, возрождение лирического ТЫ/Я.
И тогда это возвращение сродни А. Блоку «Всё будет так. Исхода нет. Умрёшь — начнёшь опять сначала. И повторится всё, как встарь...» («Ночь, улица, фонарь, аптека», 1912 г.) и даже колесу жизни (коловорот, устар. как славянский символ) в представлении древних (в т.ч. славян, индусов – сансара)
Возвращение – как новый поворот жизни.
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
В данном контексте (библейском) первые 2 строфы прочитываются как аллюзия к Тайной Вечери и последнему Крестному Пути Христа:
Сцена Тайной Вечери дала начало многовековой традиции богослужения, послужив прообразом Таинства причащения. Христос подал ученикам чашу вина со словами: “Пейте из нее все. В чаше сей кровь моя, которая изливается во оставление грехов ваших. Сие творите в воспоминание обо мне”.
Ср. также «смотрение в окно» как предвестие будущего, пред- и прозрение, данное лишь великим людям в «Дидона и Эней» И. Бродского (Великий человек смотрел в окно…)
Весь текст начинается с формы будущего времени «воротишься», которая может быть прочитана и в значении повелительного наклонения. Кроме нее в стихотворении есть собственно формы повелительного наклонения: «гляди», «купи» (1 строфа); «смотри», «думай» (2 строфа). Может быть, эта особенность передает директивность, с которой ассоциируется у героя родина? Или в ситуации диалога с некой высшей сущностью (ангелом или демоном) или внутренним своим Я (оттого в тексте Я отсутствует, только лирическое ТЫ как собеседник) – повелительное наклонение провоцирующе-предупреждающее.
Интересно нагнетание не только императивов, но и слов с корнем –вин- (вино, вина, винить). Этимологически (в этнокультуре славянства и христианства) они связаны: вино искупления вины, причастия – на Руси красное, сладкое и обычно дешевое («Кагор») в отличие от сухих несладких вин в Европе и Израиле.
До причастия человек исповедуется (признает свои грехи, сожалеет о них и стремится от них очиститься).
«Вина одна» — это еще и некое одиночество вины, она одна, как и сам лирический герой (кроме себя самого «некого винить» – нет никого реального рядом, на кого можно переложить вину; и вина, испиваемая как вино причащения, искупаемая собственной кровью, – остается только твоей собственной, единственной).
«Во всем твоя одна, твоя вина, //и хорошо. Спасибо. Слава Богу» — кульминация стихотворения. Эти строки являются и поворотным моментом: автор переходит к использованию безличных конструкций, обыгрывающих слово-отношение «хорошо».
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Повтор словосочетания «как хорошо» (как благодарения, сродни «Спасибо» предыдущей строфы и «Раздаваться будет лишь благодарность» другого стихотворения И. Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку…») – одновременно утвердительного (традиционно даже восклицательного и интонационной конструкции, но не здесь) и вопросительного (насколько это хорошо, хорошо ли это вообще). трехкратный повтор в третьей строфе, двукратный – в четвертой и однократный в пятой строфе – как игра смыслов, математическая задача, пирамида на убывания (стоящая на кончике, перевернутая; песочные часы – утекающая по песчинке человеческая жизнь в последних словах благодарности – причащения).
Как хорошо, что некого винить – привязка ситуации к предыдущим строфам. Но теперь раскрытие идет вглубь, как перечень отсутствия виноватостей (хорошо все свершенное тобой прежде, приведшее к констатируемым далее последствиям) и перечень того, за что «Слава Богу» (спокойное, не интонированное как возглас; констатация, как будто Бог рядом и разговор на равных, не возвышенных тонах).
Как хорошо, что ты никем не связан – традиционно используется в переносном смысле как «ничто/никто не связывает по рукам и ногам», то есть не сдерживает движение, не ложится преградами на пути. Т.е. не связан никаким живым существом рядом (тебя никто не остановит, не близких?) или все же одинок в своем пути (крестном, избранном для тебя и принятым тобой). Если здесь продолжать библейскую линию, то скорее второе прочтение (ибо близкие – 2 ученика, Мария-мать и Мария Магдалена/из Магдалы были). Тема одиночества в последнем неостановимом земном странствии – как часть темы возвращения (никого не потянешь за собой – ср. реэмиграцию семьи М.И. Цветаевой, когда неверный поступок С. Эфрона привел к непоправимому краху судеб жены и детей; см. также х/ф «Восток – Запад»).
Или не связан в прямом смысле – свободен от пут, цепей? Сам несешь избранный тобой крест (см. «некого винить»)
До смерти любить тебя никто на свете не обязан — «до смерти любить» — значит любить очень сильно. Здесь же еще и до реальной смерти, до самого конца. Но в библейском контексте смерти нет – будет воскресение и вознесение Христа. В т.ч. и поэтому и потому, что нет жены и снимаются тем самым все обязательства, клятвы, даваемые у алтаря новобрачными («пока смерть не разлучит нас»), – не нужно «до смерти».
Одиночество как самостоятельность (само-стояние), как спасение самого лирического ТЫ и окружающих его людей, абсолютная свобода на пути как от кровных, дружеских, так и брачных уз.
Это превращение «вина» в «вину», обращение к Богу, а также последующие «игры» со «светом» и «тьмой» в тексте говорят о возможности пласта, связанного с обыгрыванием библейских образов.
Антитеза возвращению блудного сына (Библия). Ср. возвращение Одиссея
Тональность и тематизация этой и последующих строф – как будто Бог рядом и разговор на равных, не возвышенных тонах – аллюзия к беседам Христа у М. Булгакова с Пилатом в «Мастер и Маргарита» (потенциально возможной, но не реализованной в литературе – и с Отцом)
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
В тексте стихотворения преобладают сочетания «как хорошо» (прямой повтор, без изменений) и словоформы с отрицательными частицами не- и ни- (некого, никем, никто не – 3 строфа, 3 формы одно парадигмы в Р.п., Т.п. и И.п.; никогда, ничья – 4 строфа, 2 формы разных парадигм; неоткровенных – 5 строфа; снова форма перевернутой пирамиды, идентичной «как хорошо»).
Система отрицаний формирует парадигму одиночества лирического ТЫ. Но тут же возникает смысловой оксюморон, формально усиленный анафорой «как хорошо».
никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала – если читать данные строки отдельно от последующих, то их смысл раскрывается как «никто никогда не сопровождал тебя в ночь/в ночи», не отпускал/не крестил лирическое ТЫ на дорогу во тьму/в опасность (о жене и о матери, в грамматических формах – превалирует женское начало тьма, рука, провожала). Ср. омовение Христа после снятия с креста обязательно женскими руками.
на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала – но в контексте строфы в целом ситуация смены «тьмы» «светом» и одинокого странствия по данному коридору напоминает НЕпереход Христа в смерть (тьма), а воскресение в свет (жизнь). Христос на этом пути был одинок и проделал его пешком.
Шумящий вокзал жизни как место отбытий – плачущие провожатые и последний путь умершего (на руках/плечах живых, остающихся пока на вокзале бытия, отдавших его тьме могилы).
В последних двух строках строфы лирическое ТЫ как бы растворяется (ситуация перехода в ино-бытие, инициация – вернувшийся неузнаваем – см. название цикла «Июльское интермеццо», переход в середине, на пике года, в июле).
Ср. «Вокзал» и др. марбургские стихотворения Б. Пастернака
Ср. обряд инициации – возвращение после него в мир живых: новый, не узнанный даже матерью человек с новым опытом и новым мировоззрением (В.Я. Пропп, «Морфология русской волшебной сказки»)
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных – лирическое ТЫ здесь переосмыслено в СЕБЯ (почти, но еще не лирическое Я). У читателя создается ощущение перевоплощения, точнее развоплощения лирического ТЫ (собеседника некоей высшей сущности) из предыдущих строф и его нового воплощения (паззла, заново сложившегося) как преддверия лирического Я (пока не произнесенного, но уже ощутимого в тексте).
Поймать себя в словах – запечатлеть свои мысли, уловить свою суть, снова воплотиться в словах (обрести плоть).
Неоткровенность слов – в невозможности 1:1 отразить, поймать в них мысли (Мысль изреченная есть ложь). Слова – это игра языка с мыслями, разумом.
И в то же время – откровение, исповедь души. Здесь диалог, борьба долга и страха в человеке (должен вернуться, но боюсь – смерти, наказания, непонимания…)
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах. – внезапное понимание сути, не облекаемой в слова из-за ее неуловимости, медлительности, протяженности (вдруг контрастирует с медленно; человек слишком торопится, оттого способен уловить лишь фрагменты, миги вселенской медлительной и бесконечной работы души).
«Как» – отзвук «как» предыдущих строф. Как хорошо – подобное понимание приходит при замедлении потоков шумного быта, при погружении в сущность бытия. На него способен лишь освободившийся от всего земного человек (и это очищение произошло в 3 строфе и окончательно свершилось в 4 строфе, вплоть до очищения от телесности для нового воплощения – в слове).
И вот пройдены все этапы возвращения и лирическое пока не Я, но уже его предчувствие – стоит у порога нового круга жизни. Душа (Св. Дух в Троице) готова к полету на землю, благовещению. И все начнется с начала.
Всё стихотворение в целом напоминает обряд инициации: от ухода мальчика/ребенка во тьму леса через испытания и преображение до возвращения новым человеком, мудрым и сильным (неузнаваемо для ранее знавших его перевоплотившимся) в мир.
Ср. В.Я. Пропп «Морфология русской волшебной сказки» (переход героя в ночи из бытия в инобытие через избушку Бабы Яги и его последующее возвращение). В то же время, инициация есть путь к природе, к себе природному, истинному.
Цикл «Июльское интермеццо» (9 стихотворений), лето 1961
Традиционно рассматривается как диалог антиподов с романсом А. Вертинского «Без женщин», 1940 г. На контрасте двух эпох и строится напряженный поэтический диалог-отталкивание.
О структуре цикла И.Бродского «Июльское интермеццо».
Возможно также (особенно в последней части стихотворения) аллюзия к 6 главе «Евгения Онегина» А.С. Пушкина:
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть, —
и «За все, за все тебя благодарю я…» М.Ю. Лермонтова.
«Пиратская лирическая» Б. Окуджавы (1979 г.) продолжает начатую И. Бродским тему, но уже на антитезе «желательного не возвращения и невозможного возвращения лирического МЫ» к «желанному возвращению лирического Я», однако с сохранением идеи малой Родины (города, а не страны):
Когда воротимся мы в Портленд,
Нас примет Родина в объятья.
Да только в Портленд воротиться
Не дай нам, Боже, никогда.
(Портленд – город портов, портовая земля, как и Ленинград; иносказание)
Цикл связан с биографией И. Бродского: в т.ч. отправление автора в якутскую геологическую экспедицию и возвращение из нее.
Интермеццо – небольшое самостоятельное произведение, расположившееся между двумя поэмами «Шествием» и «Петербургским романом».
Оно считается первым ямбическим стихотворением Бродского, где нашло применение интонационное членение.
«Воротишься на родину. Ну что ж…» – воплощение тотального отчуждения от окружающего мира, представленного одновременно в качестве глубоко интимного чувства и сознательной позиции, единственно возможного метода существования.
В тексте произведения есть эпитеты («сладкое вино», слова «неоткровенные») и метафора («…никогда во тьму // ничья рука тебя не провожала»).
Стихотворение «Воротишься на родину. Ну что ж…» состоит из 5 катренов с перекрестной рифмой. Стихотворный размер – пятистопный ямб. Интонация произведения равномерная. Ритм и интонационный рисунок помогает создать образ сильного человека, не подвластного обстоятельствам.
При анализе и интерпретации текста использованы материалы: https://chast-re4i.livejournal.com/3863.html («Воротишься на родину. Ну что ж…». Мастерская.
Шеф-редактор журнала “Часть речи” Леонид Клейн читает стихотворение И. Бродского «Воротишься на родину. Ну что ж…». Творческий коллектив журнала делится своими впечатлениями и анализирует его).