Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Главою непокорной, выше Александрийского столпа – свободолюбие, бунт, власть слова выше власти золота и силы (ср. Поэт и царь М.И. Цветаевой)
Не зарастет народная тропа – ставшее крылатым выражением (фразеологизм)
Постпозиции (в т.ч. дистантная постпозиция в первом случае) – памятник … нерукотворный, главою непокорной
Нерукотворный (образ) – в русской традиции сравни божественному дару, чуду, богоявлению (памятник лирического Я выше знака царской власти, поэт как божество? любимец богов? Ср. Орфей – любимец Аполлона)
Главою непокорной – постпозиция усиливает позицию конца 3ей строки. Непокорность как характеристика лирического Я (в одной строке со знаком царской власти, столпом – непокорство царю, земной власти)
Александрийский столп — Александровская колонна, – памятник Александру I, победителю Наполеона в войне 1812-1814 годов, в Петербурге на Дворцовой площади; Пушкин «выехал из Петербурга за 5 дней до открытия Александровской колонны, чтоб не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами, моими товарищами» (запись в дневнике 28 ноября 1834 г.; см. т. 7). Причина была, конечно, глубже — Пушкин не желал участвовать в прославлении Александра I.
В оригинале Горация и переводах предшествующих Пушкинскому – пирамиды как символы вечности и крепости, незыблемости власти; Пушкин вносит биографический мотив, с 1825 г. не покидавший его.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит – ср. Орфей и лира (лиру Зевс поместил среди созвездий; голова и лира плыли по Гебру и выброшены на Лесбос у Мефимны (или только голова)[33], лиру поместили в святилище Аполлона).
Заветная лира – см. заветный в словарях Владимира Даля, Ушакова и Ожегова:
- Сокровенный, задушевный. Заветные мечты. Заветная дума. 2. полн. ф. Свято хранимый, оберегаемый, дорогой по воспоминаниям. Заветное кольцо. 3. полн. ф. Скрываемый от других, тайный. 3. талисман. 3. клад.
Лира, владеющая думами; дарующая задушевные песни; и в то же время – говорящая тайным, сокровенным, не для всех доступным языком (языком посвященных, избранных); завещанная лирическому Я (Державиным? Горацием? Орфеем?) Лира как талисман и как проклятие, как сокровище, дар и как крест.
Подлунный мир (высокий стиль) – земной мир, юдоль скорби, дольний мир. Мир смертных, мир конечный; тогда как в раю солнце не заходит, там вечная жизнь без скорби (ср. ничто не вечно под луной).
Пиит (высок. стиль) – от др.-греч. ποιητής «делатель, исполнитель; сочинитель; поэт». Лирическое Я воспринимает себя как поэт-созидатель-деятель, основоположник новой школы и новой философии поэзии (как Орфей стал основоположником орфизма).
= Пока в юдоли скорби и смерти будет жив хоть один поэт – в чем доля и долг поэта? (см. И долго буду тем любезен я народу…)
Имя Орфея олицетворяло могущество искусства (мифы Древней Греции). Аполлоном ему была подарена золотая лира, с помощью которой можно было приручать диких животных, двигать деревья и скалы. Эсхил в трагедии «Агамемнон» так описывает воздействие голоса Орфея (обращаясь к корифею): «Язык твой — язык Орфея наоборот: Тот водил за собой все, вызывая радость своим голосом…». Основоположник орфизма. Благодаря ему в культуре IXX-XX века актуализируются проблемы художественного творчества, психологии творческой личности, исследуется феномен Поэта, а также обсуждаются такие экзистенциальные категории, как одиночество, любовь, смерть
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
Руси великой – постпозиция; интересна рифмовка великой – дикой (великая, дикая, Пугачевская, стихийная Русь; в этой связи не случайно Пушкин выбирает не Россию, а именно корневое, исконное, древнее, природное Русь).
Великая – сильная, большая территория, победа над Наполеоном 1812-1814
Славян, финн – Европейская часть империи; тунгус, калмык – азиатская часть (см. карту). Тема примирения, равенства, братства народов.
Внук славян – почему только здесь дана родословная (у др. народов в перечне ее нет)? Исконность на этой почве? Или связь со всеми славянскими народами, не только русским, русичами? То есть еще большее расширение территории – до южных, полабских … славян
Имеющий уши до услышит – слух сильнее любых преград, ставимых человеком; слух – изустная информация, как сказительство, народная (народный поэт)
Цитируется: с тем, чтобы подчеркнуть важность какого-либо заявления, сообщения и т. д., а также чтобы показать, что сказанного самого по себе достаточно, оно в комментариях не нуждается.
Язык = голос, глас, огласить, прославить (семантика, семантическое поле)
В черновой рукописи 3-й строфы называются еще и другие национальности, живущие в России, которые назовут имя Пушкина: грузинец, киргизец, черкес.
Скрытая цитата из Евангелия от Матфея, где приведены слова, сказанные им в проповеди на горе Елеонской (гл. 11, ст. 15; гл. 25, ст. 30): «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (ср. проповедь Бог есть Любовь)
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
Любезен – внушать любовь И уважение, почтение (осознанная любовь)
Народная тропа – любезен я народу – повтор однокоренных слов (равнодушие к мнению властьимущих)
Лирой – повтор словоформы (Орфей; он также пробуждал добрые чувства – в царстве Аида чувство любви, преданности, веру; Эсхил в трагедии «Агамемнон» об Орфее «Тот водил за собой все, вызывая радость своим голосом»; Запрещал пролитие крови – см. Аристофан. Лягушки 1032, реплика Эсхила; Гораций. Наука поэзии 392)
МОЙ жестокий век оказывается контекстуальным антонимом Свободы — жестокость в лишении свободы, в отнятии у человека права свободного волеизъявления, свободы выбора (тема декабристов, ссылки, заточения в «каторжных норах»).
Милость к падшим призывал — Пушкин говорит о своих «Стансах» («В надежде славы и добра…»), о стихотворении «Друзьям», о «Пире Петра I», может быть о «Герое», — тех стихотворениях, в которых он призывал Николая I вернуть с каторги декабристов; вероятно и отзвук встречи Николая I и возвращенного им из Михайловского Пушкина в 1825 г.
Четвертая строфа читалась первоначально:
И долго буду тем любезен я народу,
Что звуки новые для песен я обрел,
Что вслед Радищеву восславил я Свободу
И милосердие воспел.
Вслед Радищеву — как автору оды «Вольность» и «Путешествия из Петербурга в Москву».
Жестокий век – традиционно о веке правления Чингисхана, 1206 – 1227 (19 век жестоким называть не принято; авторская трактовка Николая I как деспота; ср. фактографию – ни один кабинет не сделал для прощания России с «вековечным злом» столько, сколько правительство Николая I, еще и сыну — Александру II — хватило «наработок» державного родителя. А сам Николай I? 20 миллионов человек — бывших государственных крестьян, ставших свободными задолго до реформы 1861 года)
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
Веленью божию – святому жребию – тема предначертанности, попытка ослабить ее в последнем варианте текста, и все же остается несвобода музы, послушание (не царю, но Богу, судьбе; ср. выше – нерукотворный, заветная лира – попытка мифотворчества поэта?)
Изгнанье заменено на более абстрактную обиду – автобиографичность снята? Или расширен контекст (изгнанье – как один из вариантов, воплощений обид поэта)?
Интересно, что в отличие от оригинала Горация и от своих предшественников Пушкин «не требует венца» (награды материально воплощенной в венце, по античной традиции). И в то же время декларирует важность народной памяти как высшей награды, нематериальной. Прижизненное признание заменяется посмертной даже славой, а доброй памятью. Что подтверждают последние 2 строки, проникнутые горькой иронией (самоуговор лирического Я?)
Толпа (черновик) и народ (окончательная версия) – не синонимичны!
Черновой вариант:
Святому жребию, о Муза, будь послушна,
Изгнанья не страшась, не требуя венца,
Хвалы и брань толпы приемли равнодушно…
Использованные источники о А.С. Пушкине – https://rvb.ru/pushkin/02comm/0617.htm#c1;
об Орфее – https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%80%D1%84%D0%B5%D0%B9
Написано на тему оды Горация «К Мельпомене» (XXX ода книги III), откуда взят и эпиграф. У Пушкина в черновике название «К музе».
Пушкин в своей трактовке Горация ближе всего версии Г.Р. Державина, коего поэт считал своим наставником.
Размер – (ямб неравностопный: чередования длинных (Д) и коротких (К) строк в последовательности ДДДК т. е. шестистопный в первых трех стихах, четырехстопный в последнем)
По жанру стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» – ода.
Тип – клаузульная строфа. В клаузульных строфах укорочены последние строки каждой строфы. (Слово «клаузула» по-латыни значит «окончание, концовка, заключение»). Укороченные строки как бы побуждают делать после себя паузу и поэтому служат привычным знаком концовки.
Рифма – абаб (перекрестная) , женская-мужская (МЖМЖ: женская 1 и 3 стих, мужская 2 и 4 стих).
Ритмика – В четверостишии самая сильная смысловая пауза после 4-го стиха (конец строфы).
Ломоносов Михаил Васильевич (1711-1765)
* * *
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Державин Гавриил Романович (1743-1816)
* * * («К Музе»)
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так!— весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
1795 – переведено
Воздвиг я памятник вечнее меди прочной… : К Мельпомене
автор Гораций (68 — 8 г. до н. э.), пер. Афанасий Афанасьевич Фет (1820—1892)
* * *
Воздвиг я памятник вечнее меди прочной
И зданий царственных превыше пирамид;
Его ни едкий дождь, ни Аквилон полночный,
Ни ряд бесчисленных годов не истребит.
Нет, весь я не умру, и жизни лучшей долей
Избегну похорон, и славный мой венец
Все будет зеленеть, доколе в Капитолий
С безмолвной девою верховный ходит жрец.
И скажут, что рожден, где Ауфид говорливый
Стремительно бежит, где средь безводных стран
С престола Давн судил народ трудолюбивый,
Что из ничтожества был славой я избран
За то, что первый я на голос эолийский
Свел песнь Италии. О, Мельпомена, свей
Заслуге гордой в честь сама венец дельфийский
И лавром увенчай руно моих кудрей.
1854 – переведено
Примечания
Ода XXX. Гораций, посвящая, в 732 году, три первые книги од Меценату, заключает их, в виде эпилога, этой одой, в которой он еще яснее, чем в II, од. 20, говорит о важности своей заслуги и своем бессмертии. Эта ода имела бесчисленных подражателей, начиная с Проперция и кончая Пушкиным.
Ст. 8. Доколь будут приноситься жертвы Весте и Юпитеру капитолийскому, следовательно, по понятию римлян, вечно.
Ст. 9. Берега Ауфида — родина Горация.
Ст. 11. Давн, первый царь Апулии. Гораций и здесь земляков своих поставил на первом плане.
Ст. 13. Гораций гордился тем, что первый начал подражать эолийским певцам.
До Пушкина
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе, Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатной род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И перьвому звенеть Алцейской лирой. Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу Дельфийским лавром.
До Пушкина
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так!— весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.
После Пушкина
Воздвиг я памятник вечнее меди прочной
И зданий царственных превыше пирамид;
Его ни едкий дождь, ни Аквилон полночный,
Ни ряд бесчисленных годов не истребит.
Нет, весь я не умру, и жизни лучшей долей
Избегну похорон, и славный мой венец
Все будет зеленеть, доколе в Капитолий
С безмолвной девою верховный ходит жрец.
И скажут, что рожден, где Ауфид говорливый
Стремительно бежит, где средь безводных стран
С престола Давн судил народ трудолюбивый,
Что из ничтожества был славой я избран
За то, что первый я на голос эолийский
Свел песнь Италии. О, Мельпомена, свей
Заслуге гордой в честь сама венец дельфийский
И лавром увенчай руно моих кудрей.
- Разные стихотворные размеры.
- Первое четверостишие – «памятник» в тексте переводов до и после Пушкина сравнивается с нерушимыми (временем, ветрами, грозой – стихиями) и все же не вечными, в отличие от него, творениями рук человеческих (пирамиды, металлы – мягкая и гибкая медь – с налетом старины). Памятник здесь не назван, но определяем из контекста как память.
У Пушкина дана четкая дефиниция памятника именно как памяти народной (память нерукотворная, благодарная, свободная – крепче сознанных под давлением, насилием, рабами пирамид, металлов).
Кроме того, Пушкин обращается к современной ему истории и ее символам, понятным современникам; а другие переводчики – к греческой мифологии, египетским древностям (античность).
Реализм и близость к народу Пушкина – классицизм и обращение к избранным, образованным современникам, высшему классу в высоком «штиле» оды Ломоносова, Державина, Фета.
- Во втором четверостишии классическая традиция (античный образ мира, с центром в Италии, в Риме; Капитолий, жрец с девой – еще более древний вариант прочтения вечности), сохраняемая Ломоносовым и продолженная Фетом, перебивается Державиным и Пушкиным, ставящим в центр мироздания («вселенной» у Державина) «род славян». Пушкин идет еще дальше – в позиции центра мира оказывается Великая Русь, но не самодержавная, а народная, поликультурная.
Пересмотр Державиным и Пушкиным классической картины мироздания, транслируемой из Европы – Русь ставится в центр современного и будущего мира (ср. Москва – Третий Рим).
- Третье четверостишие у Ломоносова и Фета разворачивается на родине Горация. Причем, принадлежность последнего к низшему (ничтожному, безвестному) слою общества, простому народу, воспринимается как препятствие, преодолимое лишь для славы и таланта (божественного дара).
Державин и Пушкин, перемещая лирическое Я на Русь, тем не менее, расходятся в трактовке славы как пути из неизвестности и низшей касты в высшую (Державин) или инструмента в т.ч. посмертного служения народу, вне каст, сословий и наций (Пушкин).
Державин возвращается отчасти к античной картине мира (Рифей – Урал).
Демократизации поэзии у Пушкина – в противовес кастовости высокого стиха оды у остальных поэтов-переводчиков.
- Четвертое четверостишие (у Ломоносова и Фета – последнее, как и в первоисточнике Горация) сообщает о сути «заслуги» лирического Я перед страной/народом (поэтическое творчество) и требованием его прижизненной награды от музы (лавровый венок).
Интересно, что и Ломоносов и Фет вслед за Горацием сообщают, что лирическое Я «привнесло» в Италию «голос эолийский» (греческий). Тогда как Пушкин и Державин гордятся тем, что ушли от античной и европейской традиции и слагали песнь «в забавном русском слоге», беседуя «в простоте» о Боге и с царями (причем, Пушкин уточняет тему бесед – Поэт как равный, просит у Царя о слабых и отверженных, призывая к милосердию).
Детализация роли поэта в обществе – эпохи классицизма и реализма.
- Пятое четверостишие есть только у Державина и Пушкина и обращено непосредственно к музе, но не с требованием награды для лирического Я, а с провозглашением зари бессмертия и награды, как и урока мудрости для самой музы.
Фактически под видом перевода из Горация Пушкин спрятал программу действий современного поэта и его преемников (поэтому столь значима оказывается роль музы). Пушкин еще более, нежели Державин, отходит от классицистической оды как жанра к жанру гражданской лирики, отражающей вопросы и проблемы современности, а не воспевающей классические, античные мотивы.